Вера молчала и смотрела на него, ожидая продолжения, но он не собирался продолжать, просто смотрел куда-то в невидимое и думал о неприятном. Вера сделала пафосную физиономию и шепнула:

— Спокуха, я рядом.

Он невольно фыркнул и улыбнулся, посмотрел на неё и процитировал:

— "Бро"?

— А это уже как получится. Но главное, что рядом. И, по-моему, амулет-ошейник нужен как раз вам, для мгновенного вызова меня, не думали об этом?

Министр посмотрел на неё так возмущённо, что она рассмеялась, махнула рукой и изобразила великодушие:

— Ладно, я не настаиваю. Но вы подумайте, как-нибудь, во время какой-нибудь медитации под водопадом, где-нибудь между мыслями о происхождении всего сущего, и вопросом, коврик ли вы мамочкин, или право имеете. Когда-нибудь, это не срочно. Сейчас можно заняться более насущными вещами. Что там у нас по плану? — она изобразила невинный взгляд на бумаги у него в руках, министр продолжал смотреть ей в глаза с беспочвенной надеждой, что она осознает хотя бы примерно всю запредельность своей офигевшести, но понял, что не осознает, и опустил глаза, нервно перебрал бумаги и сказал:

— Почему вы не воспользовались обездвиживающим амулетом?

Вера улыбнулась и пожала плечами с видом человека, которому думать перед тем, как действовать, вообще не свойственно:

— А что?

Он нахмурился и повысил голос:

— Вера, это важно. Причина была или нет?

Она перестала улыбаться и сказала с долей раздражения:

— Если вы хотите что-то от меня получить, вам придётся дать мне чуть больше, чем нихрена. И я хочу знать, почему у вас возник этот вопрос.

— Потому что воспользоваться обездвиживающим амулетом — это самое логичное, что можно было сделать в этой ситуации, — он взял себя в руки и стал говорить тем ровным тоном, который мог означать что угодно, от равнодушия до приговора. Вера усмехнулась:

— Для кого это логично? Для человека, который никогда не участвовал в магических дуэлях, и который знает, что амулет с рынка, который нужно активировать двумя руками — не лучшая штука для атаки, логичнее всего будет перевести бой в ту плоскость, где у противника шансов нет, а у меня есть. И это сработало.

Министр неоднозначно двинул бровями и опустил глаза, переложил несколько листов, и опять посмотрел на Веру:

— Звучит убедительно. Но я вам не верю.

Она развела руками с физиономией "ваша проблема", стала рассматривать ногти. Министр помолчал и ровно сказал:

— Те амулеты, которые вы сняли с Йоко, оказались очень похожи на тот амулет, который свалил Барта. Эксперты почти уверены, что это работа одного и того же мастера, или как минимум, одной школы.

— И? Вы и раньше знали, что ваша мать финансирует предателей.

Он нахмурился:

— Я знал, но моё знание к делу не пришьёшь, если я скажу, что со мной разговаривал первый советник императора-солнца Тана, то это будут просто мои слова, даже если бы разговор был записан, надо ещё доказать, что второй голос принадлежит именно тому человеку, и что он действительно говорит от имени императора. А сейчас у меня на руках амулеты, это вещдок, и его можно подшить к экспертному заключению и протоколу допроса, например, вас. Если у вас есть, что сказать.

Вера помолчала, глядя на него, равнодушно двинула плечами:

— Я скажу, что вам захочется.

Он мрачно вздохнул и отложил документы:

— Вот в этом и проблема, вы пристрастны, и это все знают. Если бы у нас были какие-то доказательства… Вера, просто ответьте — почему вы решили не использовать амулет?

— Кто-то что-то шаманит с кругом. И это не в первый раз.

Министр смотрел на неё с ожиданием, она смотрела на него. Он спросил:

— Откуда информация?

— У меня было видение.

— Чёрт, — он мрачно закрыл глаза, помолчал и посмотрел на Веру, развёл руками: — Пока ваш храм не аккредитован на международном уровне, ваши видения нельзя использовать в суде. Для того, чтобы видение превратилось в доказательство, нужен документ о том, что ваша религия существует; ещё один о том, что вы являетесь официальным представителем вашего бога; и ещё один конкретно о видении, причём желательно, чтобы были другие жрецы, способные независимо подтвердить, что у вас было видение. Если этого нет, то это просто слова.

Он молчал и мрачно размышлял о неприятных вещах, Вера созерцала стену, как японский камень с полосой, олицетворяющий одновременно сакральное величие медитации, и её же философскую бессмысленность. Министр что-то решил, сел ровно и сказал:

— У меня есть показания свидетелей, которые видели трёх человек ночью на площади. Есть заключение экспертов, о том, что в древнюю магию круга вмешивались, а потом магически затёрли следы, и возможно, если бы вы воспользовались амулетами Барта, они бы не сработали, но это ещё не факт, это проверят ночью. Есть амулеты Йоко, и полное нежелание семьи Хань отвечать на вопросы по поводу того, откуда они взялись. Что есть у вас?

— Камни, составляющие плиту, которая общая для этого места и для площади. Они предупредили меня, что там было вмешательство в суть мира, незадолго до рассвета. Ещё я почувствовала от Йоко тот же запах, который шёл от порошка ведьмы, которую вы прогнали из своего Сада Камней, это я видела при телепортации. Но я почти уверена, что это не связанные вещи.

— Камни… — мрачно вздохнул он, посмотрел на часы, — сходим в храм, я помню. А сейчас пойдём к Булату, я тоже голодный как волк.

Он встал и начал собирать документы, Вера тоже встала и пошла к зеркалу, спросила:

— Что сделаете с ногтями?

— Любоваться буду. Не знаю, я ещё не думал. А что, есть идеи?

— Могу пришить их к налобной ленте, все три, обпилю красиво и впишу в узор вышивки. Такого точно ни у кого не будет.

— Я подумаю об этом, — он начал улыбаться, послал Вере короткий обожающий взгляд, — если пришить к поясу, все начнут ниже кланяться, тогда с вышивкой я оценил эффект.

— На острове будете носить? — она смотрела в зеркало, но краем глаза видела министра в боковом отражении, он замер, выпрямился и посмотрел на неё, отвернулся, продолжил собирать бумаги. Потом опять выпрямился и заявил:

— Везде буду носить. Где захочу, там и буду. Пусть идут к чёрту. Если у кого-то возникнут претензии, пусть посмеет высказать мне их в лицо, я найду, что ответить. И вы найдёте. Все уже и так знают, что мы банда, это бессмысленно отрицать. Про пояс Двейна гудит весь цыньянский рынок, выросли объёмы оптовых закупок шёлковых ниток фруктовых оттенков, особенно жёлтого, он опять в моде. Вышивка — это дорого, и позволить себе заполнять рисунок так плотно могут очень немногие, это слишком большие затраты ниток и времени, даже для благородных семей, это роскошь. Двейн со своими персиками в любой одежде выглядит мажором, с ним даже торговцы начали по-другому разговаривать, он купил ещё три костюма в цвет этого пояса, чтобы носить его всегда. И все знают, чья это работа, история Старой Ламы уже стала легендой, никто больше не видит в вашем поступке невоспитанности, всё, вы перевернули понятие культуры с ног на голову, теперь виновата Старая Лама, а вы — длань божественного правосудия. Она заикается до сих пор. Вы планируете когда-нибудь снять с неё проклятие?

— Я ударила её, чтобы она угомонилась. Я в душе не чаю, почему она заикается.

Министр мрачно рассмеялся и покачал головой, посмотрел на Веру со смесью желания обнять и хлопнуть себя по лбу, шёпотом сказал:

— Никому не говорите. Придумайте пафосную фразу про то, что она излечится не раньше, чем осознает всю глубину своей неправоты, и всем говорите только это.

— Хорошо.

— Пойдём обедать, — он бросил документы на трельяж, обнял Веру за плечо и повёл в столовую.

В столовой их ждала толпа бойцов и жизнерадостный Булат, который превзошёл себя, о чём ему Вера тут же и рассказала, под всеобщие одобрительные комментарии. Хорошо поев, Вера убежала на встречу с учёными, которую ей организовал Андерс де'Фарей, и до ночи разговаривала с десятком бородатых дядечек о математике, программировании и трёхмерном моделировании, под тяжёлыми взглядами толпы бронированных мальчиков Даррена, учёные сначала напрягались, потом забыли о них.